Часть моей боли он взял на себя

 

  Накануне поездки к Владыке Евсевию мы созвонились с Ириной для того, чтобы уточнить детали предстоящей поездки.

      - Знаешь, Мария, после нашей предыдущей встречи с ним, я решила для себя, что буду ездить каждый раз, как только появится у меня возможность. Ведь дороже Владыки Евсевия у меня в этом мире нет никого. Да, у меня есть близкие люди: есть младший сын, есть внук… Но, после пережитого, я поняла, что если бы Господь не послал на моем жизненном пути Владыку Евсевия (на то время еще игумена Евсевия), я бы стопроцентно оказалась бы в психиатрическом отделении. Шансов остаться в здравом уме у меня не было.

 Похоронив тридцатипятилетнего сыночка, я наполовину умерла сама, и уже ничего в этом мире меня не держало.

Исповедь

    - Хоронить своих детей - это самый  тяжелый Материнский Крест. Я тебе сочувствую.

   - Если у тебя, Мария,  есть пару минут послушать меня, то я постараюсь кратко рассказать о моей встрече с Владыкой.

   - Да, конечно. Я сама очень люблю Владыку Евсевия, поэтому мне будет интересно послушать твой рассказ.

    - После смерти сына моя жизнь превратилась в сплошную невыносимую боль, в душе поселилась пустота, а вместо сердца образовалась выжженная черная дыра.

   Самым тяжелым периодом, как оказалось, был не период сразу после его смерти.

    Когда я его хоронила, то просто сидела в ступоре и не осознавала, что все это происходит на самом деле со мной… Конечно, очень тяжёлый момент был, когда гроб опускали в могилу. Потом были 40 дней не самой жгучей боли, потому что я постоянно ощущала присутствие сына рядом с собой.

     Самая мучительная жизнь началось у меня потом, когда пришло осознание необратимости. Описать это невозможно.

   Раньше, когда я слышала, что у кого-то умер ребенок, я искренне сочувствовала человеку, но даже не представляла, насколько это больно.

    Все последующие дни, недели, месяцы я физически чувствовала, как болит душа. Было желание вырвать сердце и порвать его на куски, как удаляют зуб, чтобы перестал болеть.

  Бесконечное болото боли..., просто не вздохнуть. Вот, действительно, болото, а не море, из моря можно выплыть, а из топкого болота шансов выбраться самому практически нет.

    Когда мне говорили: "Нужно жить", "Крепись", "Жизнь продолжается", - эти слова для меня ничего не значили, они даже раздражали меня.

 Люди! Нужно жить!? Для чего?!... Жизнь продолжается?! Да, но не для моего сына, а значит, - и не для меня...

     Для всех, кто мне говорил: "Не плачь, не топи его в слезах.", хотелось прокричать: "Похорони своего ребенка, посмотри на него в гробу, почувствуй холод его рук, посмотри на шов от вскрытия и попробуй потом не плакать, когда осознаешь, что его уже нет навсегда".

   У меня исчезла способность объективно оценивать происходящее в окружающем мире, реальность приняла размеры и форму моей беды, ничего не имело смысла, я была целиком сосредоточена на своей душевной боли, и как бы замерла для жизни.

       Я безумно смотрела в пространство, но, ничего не видела и не понимала. Я не понимала, зачем я осталась жить на этой земле, ведь я даже физически потеряла способность дышать так, как дышала раньше.

      Поэтому видеть людей я не хотела… Мне просто хотелось выйти в чистое поле и орать до хрипоты и до беспамятства…  

   Когда мои близкие предложили съездить в Свято-Елисеевский Лавришевский мужской монастырь, особых иллюзий на то, что это мне как-то поможет, у меня не появилось, потому что я понимала, что сына мне никто не вернет.

    Но, понимание того, что его  душа нуждается в молитвенной поддержке, что в монастыре Бог как-то ближе к людям, что молитвы монахов сильнее моих, - у меня было, и поэтому ради души сына, я согласилась ехать.

  Знаешь, Мария, я не смогу последовательно рассказать тебе, как все было в тот день. Я, действительно, была в безумном состоянии. Перед поездкой я не спала несколько суток. 

    Отсутствие сна на тот момент было моей самой большой проблемой. Я могла бродить по комнате до четырех или пяти утра, пока у меня организм полностью не выключится. По рецепту врача я принимала тогда успокоительные. Без которых я, с одной стороны не могла жить, а с другой стороны, проживая свое горе, я подавляла действие этих препаратов.

      Я не помню ничего, что я видела вокруг себя до того момента, когда Владыка пригласил меня в свой кабинет.

    Помню, как я прошла вслед за ним, присела на диванчик и стала говорить про свою боль.

   Была ли какая последовательность в моем рассказе, выражала ли я какую просьбу к нему, я, правда, не помню.

      Но, я хорошо помню, что моя душа в тот момент почувствовала, что человек, который сидит напротив, очень хорошо чувствует мою боль, он меня чутко слушает, сопереживает мне.

      Как долго я говорила, не могу сказать, потому что я не осознавала времени… Помню, как в голове у меня промелькнула мысль, что возможно, я его очень сильно задерживаю, и я решила прервать свой монолог словами: «Простите, что я так долго Вас задерживаю. Я понимаю, что словами я все равно не смогу передать того, что я ощущаю… Спасибо, что Вы  выслушали меня».

   В ответ Владыка сказал мне несколько фраз, наполненных  сердечного участия к моему горю. Его слова проникли глубоко в мою душу и открыли неведомые мне самой тайники моего сердца... Неожиданно для себя я почувствовала, как в буквальном смысле слова, те невидимые тиски, которые плотно сжимали мои омертвелые тело и душу, начали разжиматься…

    Потом он поднялся, подошел ко мне, обнял, прижимая мою голову к своей груди, с настоящей материнской нежностью, очень ласково сказал: «Крепитесь, молитесь, Господь обязательно пошлет утешение и покой вашей душе».

   Я, убитая горем мать, оказавшись в объятиях человека, обладающего особенным божественным даром утешения,  опять расплакалась, но это уже были другие, благодатные, слезы, вместе с которыми выходила гнетущая мою душу тоска.

    Вспоминая этот момент, спустя годы, я отдаю себе отчет, что я тогда физически ощутила, как обнимая меня, он буквально часть моей боли взял на себя.

   Тихая, какая-то неземная радость, благоговейный трепет от ощущения духовного мира в человеке, сидящего рядом со мной, в одно мгновение ставшего таким родным… наполнили мою душу.

 Появилась надежда, ушло отчаяние, уныние…, на душе стало легко. 

    Я выходила из кабинета Владыки воскресшей для жизни.

    Когда я стала спускаться вниз, я увидела черную лестницу, по которой я, естественно, поднималась (но, я ее не помнила). Я увидела, что монастырь находится в сосновом бору, чего я не видела, выходя из машины по приезду. Я увидела, небо, на которое после смерти сына старалась не смотреть, потому что на подсознательном уровне ощущала там присутствие Бога, который отнял у меня самое дорогое (и поэтому в моей душе зародился к Нему немой укор).

  Утешенная, успокоенная, вернулась я домой, имея твердое намерение искать ресурсы для полноценной жизни, насколько полноценной она может быть применительно ко мне…

    После той поездки, Мария, я узнала, что на этой Земле есть Богом данный мне человек, к которому я смогу приехать и получить утешение.

   Что я и делала до того момента, пока его не возвели в сан епископа.

    Я приезжала к нему, мы гуляли по Канавке, я говорила, - он слушал, давал мне советы и наставления. И, конечно, он всегда жалел и утешал меня.

  Естественно, смерть сына, материнское горе и невыносимая боль утраты будет со мной до последнего моего вздоха, но, эта боль больше не парализует мою душу.

     Бывают моменты, когда я забываюсь, услышав какую-то смешную шутку, начинаю улыбаться, - и тут вдруг, подсознательный подзатыльник такой: «Ты чего, дура, смеешься? У тебя сын умер, чего ты улыбаешься? Не имеешь права…». То есть, этот запрет на положительные эмоции, который я сама на себя наложила,  он остается со мной.

    Но, я уже начинаю понемногу чувствовать вкус жизни.  Мне  хочется подольше пожить, поездить по святым местам. Я хочу видеть, как растут мои внуки, хочу жить их жизнью.

    Своего сыночка я окутываю тёплым молитвенным облачком, чтобы он не заблудился в том потустороннем мире. Я посылаю ему всю свою материнскую любовь, и знаю, что он её чувствует.

    Мое возвращение к жизни произошло под чутким руководством Владыки Евсевия.

     Когда он уезжал из монастыря, было ощущение, что я очередной раз сиротею, что навсегда теряю очень дорогого близкого человека.

       Какое же счастье, что он позволяет нам приезжать к нему на встречи в такой далекий для нас Витебск.

          Послесловие.

     Когда мы возвращались после встречи с Владыкой, Ирина продолжила:

     -  Какие же мы счастливые, что у нас есть такой живой, такой настоящий, душевный человек (ведь мир так очерствел на доброту!), от которого в прямом смысле слова можно получить благодатное тепло, которое ощущается даже на физическом уровне.

    Я была бы счастлива съездить в Витебск, чтобы просто побыть рядом с Владыкой, наблюдая за его действиями, за общением с другими людьми, то есть, не общавшись с ним напрямую... Нет нужды заполнять тишину словами, когда ты находишься рядом с дорогим твоему сердцу человеком.

    А тут еще предоставляется возможность пообщаться с ним наедине в его служебном кабинете. Это просто неоценимо!

      Сегодня, пообщавшись ним, я подумала: «Своей добротой, простотой он так умеет расположить к себе, отогреть сердце, подарить надежду. Он одновременно одарен Господом Богом чуткостью, добротой, простотой, и в то же время обладает высочайшим интеллектом,  и невероятно хорошо образован».

  Когда я смотрела сегодня в его улыбающиеся глаза, полные доброты и соучастия, очередной раз ощутила необыкновенность этого человека.

      

«Понравилась эта публикация? 

   На страницах моего блога Вы найдёте много рассказов из реальной жизни, которые затронут глубины вашей души. 

    Кликнув по картинке ниже, вы перейдете в новый рассказ:

А ведь вынесла...

Сын попал в тюрьму? Это и ваш срок, дорогая мамочка!