Часть моей боли он взял на себя

 

   Накануне поездки к Владыке Евсевию мы созвонились с Ириной для того, чтобы уточнить детали предстоящей поездки.

      - Знаешь, Мария, после нашей предыдущей встречи с ним, я решила для себя, что буду ездить каждый раз, как только появится у меня возможность. Ведь дороже Владыки Евсевия у меня в этом мире нет никого. Да, у меня есть близкие люди: есть младший сын, есть внук… Но, после пережитого, я поняла, что если бы Господь не послал на моем жизненном пути Владыку Евсевия (на то время еще игумена Евсевия), я бы стопроцентно оказалась бы в психиатрическом отделении. Шансов остаться в здравом уме у меня не было.

 Похоронив тридцатипятилетнего сыночка, я наполовину умерла сама, и уже ничего в этом мире меня не держало.

 

Исповедь

   - Хоронить своих детей - это самый  тяжелый Материнский Крест. Я тебе сочувствую.

   - Если у тебя, Мария,  есть пару минут послушать меня, то я постараюсь кратко рассказать о моей встрече с Владыкой.

   - Да, конечно. Я сама очень люблю Владыку Евсевия, поэтому мне будет интересно послушать твой рассказ.

    - После смерти сына моя жизнь превратилась в сплошную невыносимую боль, в душе поселилась пустота, а вместо сердца образовалась выжженная черная дыра.

   Самым тяжелым периодом, как оказалось, был не период сразу после его смерти.

    Когда я его хоронила, то просто сидела в ступоре и не осознавала, что все это происходит на самом деле со мной… Конечно, очень тяжёлый момент был, когда гроб опускали в могилу. Потом были 40 дней не самой жгучей боли, потому что я постоянно ощущала присутствие сына рядом с собой.

     Самая мучительная жизнь началось у меня потом, когда пришло осознание необратимости. Описать это невозможно.

     Раньше, когда я слышала, что у кого-то умер ребенок, я искренне сочувствовала человеку, но даже не представляла, насколько это больно.

    Все последующие дни, недели, месяцы я физически чувствовала, как болит душа. Было желание вырвать сердце и порвать его на куски, как удаляют зуб, чтобы перестал болеть.

  Бесконечное болото боли..., просто не вздохнуть. Вот, действительно, болото, а не море, из моря можно выплыть, а из топкого болота шансов выбраться самому практически нет.

    Когда мне говорили: "Нужно жить", "Крепись", "Жизнь продолжается", - эти слова для меня ничего не значили, они даже раздражали меня.

   Люди! Нужно жить!? Для чего?!... Жизнь продолжается?! Да, но не для моего сына, а значит, - и не для меня...

     Для всех, кто мне говорил: "Не плачь, не топи его в слезах.", хотелось прокричать: "Похорони своего ребенка, посмотри на него в гробу, почувствуй холод его рук, посмотри на шов от вскрытия и попробуй потом не плакать, когда осознаешь, что его уже нет навсегда".

   У меня исчезла способность объективно оценивать происходящее в окружающем мире, реальность приняла размеры и форму моей беды, ничего не имело смысла, я была целиком сосредоточена на своей душевной боли, и как бы замерла для жизни.

       Я безумно смотрела в пространство, но, ничего не видела и не понимала. Я не понимала, зачем я осталась жить на этой земле, ведь я даже физически потеряла способность дышать так, как дышала раньше.

      Поэтому видеть людей я не хотела… Мне просто хотелось выйти в чистое поле и орать до хрипоты и до беспамятства…  

   Когда мои близкие предложили съездить в Свято-Елисеевский Лавришевский мужской монастырь, особых иллюзий на то, что это мне как-то поможет, у меня не появилось, потому что я понимала, что сына мне никто не вернет.

    Но, понимание того, что его  душа нуждается в молитвенной поддержке, что в монастыре Бог как-то ближе к людям, что молитвы монахов сильнее моих, - у меня было, и поэтому ради души сына, я согласилась ехать.

    Знаешь, Мария, я не смогу последовательно рассказать тебе, как все было в тот день. Я, действительно, была в безумном состоянии. Перед поездкой я не спала несколько суток. 

    Отсутствие сна на тот момент было моей самой большой проблемой. Я могла бродить по комнате до четырех или пяти утра, пока у меня организм полностью не выключится. По рецепту врача я принимала тогда успокоительные. Без которых я, с одной стороны не могла жить, а с другой стороны, проживая свое горе, я подавляла действие этих препаратов.

      Я не помню ничего, что я видела вокруг себя до того момента, когда Владыка пригласил меня в свой кабинет.

      Помню, как я прошла вслед за ним, присела на диванчик и стала говорить про свою боль.

       Была ли какая последовательность в моем рассказе, выражала ли я какую просьбу к нему, я, правда, не помню.

      Но, я хорошо помню, что моя душа в тот момент почувствовала, что человек, который сидит напротив, очень хорошо чувствует мою боль, он меня чутко слушает, сопереживает мне.

      Как долго я говорила, не могу сказать, потому что я не осознавала времени… Помню, как в голове у меня промелькнула мысль, что возможно, я его очень сильно задерживаю, и я решила прервать свой монолог словами: «Простите, что я так долго Вас задерживаю. Я понимаю, что словами я все равно не смогу передать того, что я ощущаю… Спасибо, что Вы  выслушали меня».

   В ответ Владыка сказал мне несколько фраз, наполненных  сердечного участия к моему горю. Его слова проникли глубоко в мою душу и открыли неведомые мне самой тайники моего сердца... Неожиданно для себя я почувствовала, как в буквальном смысле слова, те невидимые тиски, которые плотно сжимали мои омертвелые тело и душу, начали разжиматься…

    Потом он поднялся, подошел ко мне, обнял, прижимая мою голову к своей груди, с настоящей материнской нежностью, очень ласково сказал: «Крепитесь, молитесь, Господь обязательно пошлет утешение и покой вашей душе».

   Я, убитая горем мать, оказавшись в объятиях человека, обладающего особенным божественным даром утешения,  опять расплакалась, но это уже были другие, благодатные, слезы, вместе с которыми выходила гнетущая мою душу тоска.

    Вспоминая этот момент, спустя годы, я отдаю себе отчет, что я тогда физически ощутила, как обнимая меня, он буквально часть моей боли взял на себя.

   Тихая, какая-то неземная радость, благоговейный трепет от ощущения духовного мира в человеке, сидящего рядом со мной, в одно мгновение ставшего таким родным… наполнили мою душу.

 Появилась надежда, ушло отчаяние, уныние…, на душе стало легко. 

    Я выходила из кабинета Владыки воскресшей для жизни.

    Когда я стала спускаться вниз, я увидела черную лестницу, по которой я, естественно, поднималась (но, я ее не помнила). Я увидела, что монастырь находится в сосновом бору, чего я не видела, выходя из машины по приезду. Я увидела, небо, на которое после смерти сына старалась не смотреть, потому что на подсознательном уровне ощущала там присутствие Бога, который отнял у меня самое дорогое (и поэтому в моей душе зародился к Нему немой укор).

  Утешенная, успокоенная, вернулась я домой, имея твердое намерение искать ресурсы для полноценной жизни, насколько полноценной она может быть применительно ко мне…

     После той поездки, Мария, я узнала, что на этой Земле есть Богом данный мне человек, к которому я смогу приехать и получить утешение.

      Что я и делала до того момента, пока его не возвели в сан епископа.

    Я приезжала к нему, мы гуляли по Канавке, я говорила, - он слушал, давал мне советы и наставления. И, конечно, он всегда жалел и утешал меня.

  Естественно, смерть сына, материнское горе и невыносимая боль утраты будет со мной до последнего моего вздоха, но, эта боль больше не парализует мою душу.

     Бывают моменты, когда я забываюсь, услышав какую-то смешную шутку, начинаю улыбаться, - и тут вдруг, подсознательный подзатыльник такой: «Ты чего, дура, смеешься? У тебя сын умер, чего ты улыбаешься? Не имеешь права…». То есть, этот запрет на положительные эмоции, который я сама на себя наложила,  он остается со мной.

       Но, я уже начинаю понемногу чувствовать вкус жизни.  Мне  хочется подольше пожить, поездить по святым местам. Я хочу видеть, как растут мои внуки, хочу жить их жизнью.

    Своего сыночка я окутываю тёплым молитвенным облачком, чтобы он не заблудился в том потустороннем мире. Я посылаю ему всю свою материнскую любовь, и знаю, что он её чувствует.

    Мое возвращение к жизни произошло под чутким руководством Владыки Евсевия.

        Когда он уезжал из монастыря, было ощущение, что я очередной раз сиротею, что навсегда теряю очень дорогого близкого человека.

       Какое же счастье, что он позволяет нам приезжать к нему на встречи в такой далекий для нас Витебск.

          Послесловие.

          Когда мы возвращались после встречи с Владыкой, Ирина продолжила:

     -  Какие же мы счастливые, что у нас есть такой живой, такой настоящий, душевный человек (ведь мир так очерствел на доброту!), от которого в прямом смысле слова можно получить благодатное тепло, которое ощущается даже на физическом уровне.

    Я была бы счастлива съездить в Витебск, чтобы просто побыть рядом с Владыкой, наблюдая за его действиями, за общением с другими людьми, то есть, не общавшись с ним напрямую... Нет нужды заполнять тишину словами, когда ты находишься рядом с дорогим твоему сердцу человеком.

    А тут еще предоставляется возможность пообщаться с ним наедине в его служебном кабинете. Это просто неоценимо!

      Сегодня, пообщавшись ним, я подумала: «Своей добротой, простотой он так умеет расположить к себе, отогреть сердце, подарить надежду. Он одновременно одарен Господом Богом чуткостью, добротой, простотой, и в то же время обладает высочайшим интеллектом,  и невероятно хорошо образован».

  Когда я смотрела сегодня в его улыбающиеся глаза, полные доброты и соучастия, очередной раз ощутила необыкновенность этого человека.

      

«Понравилась эта публикация? 

Не пропустите следующие публикации и начните следить за моими рассказами. кликнув по картинке ниже:

   На страницах моего блога Вы найдёте много рассказов из реальной жизни, которые затронут глубины вашей души. 

    Кликнув по картинке ниже, вы перейдете в новый рассказ:

А ведь вынесла...

Сын попал в тюрьму? Это и ваш срок, дорогая мамочка!